— Как я скучал по тебе! — сказал мальчик, прижимаясь к Сулле.

Они молчали. Метробий чувствовал конвульсивные всхлипывания Суллы у своей щеки, ему очень хотелось почувствовать слезы Суллы. Но он знал, что слез не будет.

— В чем дело, дорогой Луций Корнелий? — спросил он.

— Мне все обрыдло, — ответил Сулла. Казалось, голос звучит откуда-то со стороны. — Эти аристократы, сенаторы — такие ханжи, такие ужасно тупые! Хорошая форма и хорошие манеры на людях, а потом, украдкой, — грязные удовольствия. Всякий раз, когда они думают, что их не видят. Сегодня мне было особенно тошно скрывать свое презрение.

— Я думал, что ты будешь счастлив, — заметил Метробий не без удовольствия.

— Я тоже так думал, — отозвался Сулла, скривив губы, и снова замолчал.

— Почему ты сегодня пришел?

— О, я ходил на званый обед.

— Не понравилось?

— Тебе тоже не понравилось бы, дорогой мой. По их меркам, вечеринка имела потрясающий успех. А мне хотелось ржать им в физиономии. А потом, по дороге домой, я понял, что мне не с кем разделить свое ярмо. Я совершенно одинок!

— А я? — воскликнул Метробий и выпрямился на коленях у Суллы. — Ты ничего не хочешь мне рассказать?

— Ты ведь знаешь, кто такие Лицинии Крассы?

Метробий внимательно рассматривал свои ногти.

— Я — маленькая звездочка театра комедии, — сказал он. — Что я могу знать о знаменитых фамилиях?

— Семья Лициниев Крассов поставляет Риму консулов и иногда Великих Понтификов уже в течение — ох! — столетий! Это сказочно богатая семья. Она производит мужчин двух сортов — скряг и сибаритов. Отец Красса Оратора был скрягой и записал на табличке странный закон, регулирующий расходы, ты знаешь какой.

— Никаких золотых тарелок, пурпурных одежд, никаких устриц, никаких импортных вин — этот закон?

— Этот. Но Красс Оратор, который, кажется, не ладит с отцом, обожает окружать себя всевозможной роскошью. А Квинт Граний, аукционист, нуждается в его политической поддержке. Поэтому Квинт Граний сегодня устроил званый обед в честь Красса Оратора. Тема вечера: «Проигнорируем lex Licinia Sumptuaria, регулирующий расходы!»

— Поэтому тебя и пригласили?

— Я был приглашен потому, что, оказывается, в высших кругах, то есть кругах Красса Оратора, меня считают «очаровательным». Жизнь настолько низка, насколько величественно рождение. Думаю, они ожидали, что я сниму с себя всю одежду и спою им несколько грязных песенок, а я занимался тем, что разочаровывал Колубру.

Метробий присвистнул:

— Ты и правда вращаешься в высших кругах! Я слышал, она берет серебряный талант за один сеанс irrumatio — орального секса.

— Но мне она предложила бесплатно, — сказал Сулла, усмехнувшись. — Я отказался.

Метробий поежился:

— Ох, Луций Корнелий, не наживи себе врагов теперь, когда ты в своем мире! Такие женщины, как Колубра, обладают огромной властью!

Выражение брезгливости появилось на лице Суллы.

— Ха! Да срал я на них!

— Им, наверное, понравилось бы это, — задумчиво сказал Метробий.

Шутка сработала. Сулла расхохотался и решил придать своей истории счастливый конец.

— Там еще были несколько жен — из тех законных супруг, что любят приключения, с мужьями, заклеванными чуть не до смерти. Две Клавдии и одна в маске, которая настаивала, чтобы ее называли Аспазией. Но я-то хорошо знаю, что это была кузина Красса Оратора — Лициния. Помнишь, я иногда спал с ней.

— Помню, — мрачно ответил Метробий.

— Кругом золото и пурпур, — продолжал Сулла. — Даже кухонные полотенца из тирианского пурпура, расшитого золотом! Поглядел бы ты на обслуживающего раба! Когда его не видел хозяин, он торопливо выхватывал обычное полотенце, чтобы вытереть разлитое кем-нибудь хиосское вино. Пурпурные полотенца, расшитые золотом, конечно, в ход не шли.

— И тебе это очень не понравилось.

— Да, не понравилось, — сказал Сулла, вздохнул и возобновил свой рассказ. — Обеденные ложа были инкрустированы жемчугом. Правда! А гости выковыривали жемчуг из сидений, завертывали его в углы пурпурных салфеток… И ведь там не было ни одного человека, кто не мог бы купить такой жемчуг, даже не интересуясь ценой.

— Кроме тебя, — тихо сказал Метробий и откинул волосы со лба Суллы. — Ты ведь не взял жемчуг.

— Я скорее умру, — ответил Сулла и пожал плечами. — Вообще-то это был мелкий, речной жемчуг.

Метробий захихикал:

— Не порти рассказ! Мне нравится, когда ты такой гордый и знатный.

Улыбаясь, Сулла поцеловал его.

— Лучше плохой, да?

— Лучше плохой. А какая была еда?

— Заказанная. Даже кухонь Грания не хватит, чтобы накормить шестьдесят — нет, пятьдесят девять! — обжор! Крупнейшие куриные яйца, большая часть их с двумя желтками. Были лебединые яйца, гусиные, утиные, яйца морских птиц и даже яйца с позолоченной скорлупой. Фаршированное вымя кормящей свиноматки, куры, откормленные медовым печеньем, в виноградном фалернском вине, улитки, специально привезенные из Лигурии, устрицы из Байи. В воздухе стоял такой аромат перца разных дорогих сортов, что я стал чихать.

Метробий понял, что Сулле очень хотелось выговориться, понял, в каком странном мире теперь живет его возлюбленный. Совсем не в таком, каким он его себе представлял. Сулла никогда не любил много говорить. До сегодняшнего вечера. Появился ниоткуда! Это любимое лицо — Метробий уже примирился с тем, что больше уже никогда не увидит его, разве что на расстоянии. Но он вдруг возник на пороге, как привидение. Истосковавшийся по любви, по разговору. Сулла! Как ему одиноко, наверное!

— Что еще там было? — расспрашивал Метробий.

Сулла вскинул рыжую бровь. Следов стибиума давно уже не осталось.

— Оказывается, самое лучшее было впереди. Они внесли это на вытянутых руках, на пурпурной подушке, на золотом блюде, украшенном драгоценными камнями. Это была огромная рыба из Тибра, похожая на побитого мастифа. Они несколько раз обошли зал, более церемонно, чем чествуют двенадцать богов на лектистернии. Рыба!

Метробий нахмурился:

— Какая это была рыба?

Сулла откинул голову, чтобы посмотреть в лицо Метробию.

— Ты же знаешь!

— Если и знаю, то не помню.

Сулла задумался, расслабился.

— Рыба редко встречается на столах комиков. Позволь сказать тебе, молодой Метробий, что любой гастрономический олух в высшем обществе Рима приходит в экстаз при одной только мысли об этой рыбе из Тибра. Она водится между Деревянным и Эмилиевым мостами, омывая свои чешуйчатые бока в сточных водах. Она так наедается римского дерьма, что на крючки не обращает внимания. Она пахнет дерьмом и на вкус как дерьмо. Ешь ее, и такое впечатление, что ешь дерьмо. Но Квинт Граний и Красс Оратор восхищались и пускали слюни, словно это смесь нектара и амброзии, а не питающийся дерьмом пресноводный окунь!

Метробий больше не мог слушать. Его чуть не вырвало.

— Хорошо сказано! — воскликнул Сулла и рассмеялся. — Ох, если б ты только их видел, всех этих напыщенных дураков! Называют себя лучшими и самыми утонченными представителями Рима, а у самих дерьмо с подбородков капает. — Он замолчал, со свистом вдохнул воздух. — Еще раз я этого не вынесу. Ни одного часа. — Он опять помолчал. — Я пьян. Эти Сатурналии были ужасны.

— Сатурналии ужасны?!

— Скучные, ужасные… все равно как назови. Другой слой высшего общества, конечно, чем гости на пирушке Красса Оратора, но такой же никудышный. Скучный. Скучный, скучный, скучный! — Он пожал плечами. — Ладно. В следующем году я буду в Нумидии, и у меня будет стоящее дело. Я не могу ждать! Рим без тебя — без моих старых друзей… я не могу этого вынести. — Дрожь пробежала по его телу. — Я пьян, Метробий. Мне нельзя здесь находиться. Но если бы ты знал, как мне хорошо здесь!

— Я знаю только одно: я счастлив, что ты пришел, — громко сказал Метробий.

— У тебя ломается голос! — удивился Сулла.

— Пора. Мне уже семнадцать, Луций Корнелий. К счастью, для моего возраста я маленького роста, а Скилакс специально тренировал меня, чтобы у меня был высокий голос. Но теперь иногда я забываюсь. Становится все труднее контролировать. Скоро мне нужно будет бриться.