— Кстати, о твоих родственниках. Тебе будет, наверно, приятно узнать, что Квинт Серторий прибыл в Нерсию вместе с матерью. Он здоров и готов идти с тобой в Галлию.

— Отлично! Как и Котта, который тоже едет в Галлию в этом году, да?

Рутилий Руф присвистнул:

— Неужто, Гай Марий? Один экс-претор и с ним пяток заднескамеечников, как та делегация, что была отправлена уговаривать Цепиона?

— А Цепион вернулся?

— Ходит мрачнее тучи, но влияние его еще велико. Хотя и врагов у него теперь немало, скажу я тебе. На улицах показывается с осторожностью.

— Бросить бы его в Карцер, пусть бы мучился до конца дней, — жестко сказал Марий.

— Только после того, как нарубит дров на восемьдесят тысяч погребальных костров.

— А что с марсиями? Успокоились?

— Ты знаешь, какие потери они понесли? Такие события не прибавляют нам друзей. Командир их легиона — Квинт Поппедий Силон — прибыл в Рим, чтобы дать показания. А знаешь, кто будет подтверждать его показания? Мой племянник, Марк Ливий Друз. Во время сражения их легионы находились рядом. Цепион впал в настоящую истерику, когда узнал, что против него будет свидетельствовать мой племянник.

— У этого волчонка острые зубки, — сказал Марий, припоминая юного Друза.

— Он сильно повзрослел после Аравсиона.

— Такие Риму вскоре и понадобятся.

— Да, похоже на то. Но я заметил: все, кто остался жив после битвы под Аравсионом, сильно переменились, — с грустью сказал Руф. — Им не удалось еще собрать всех спасшихся вплавь через Родан. Да и вряд ли удастся.

— Я найду их.

— Цепион пытался обвинить во всем Гнея Маллия и «сброд» как он назвал армию твоего образца. Марсиям не понравилось что их причислили к «сброду». Самнитам тоже. Мой молодой племянник — прекрасный оратор, да и актер неплохой — выступил и прилюдно заявил, что у неимущих легионеров не было шанса выиграть то сражение.

— Зять Цепиона критикует Цепиона! — Марий подивился курьезности ситуации. — Как же теперь быть с семейной лояльностью?

— Он в общем не критиковал Цепиона — не напрямую. Он ничего не высказал против Цепиона лично. Но я заметил, что молодой Марк Ливий и молодой Цепион Младший вернулись более дружными, чем были до сих пор, — сказал Рутилий Руф. — Цепион Младший женат на моей племяннице, сестре Друза.

— Откуда ждать притока свежей крови, если все аристократы без конца будут заключать браки между собой? — заметил Марий. — Есть другие новости?

— Только о марсиях и прочих италийских союзниках. Они сильно настроены против нас, Гай Марий. Как ты знаешь, последние месяцы я набирал солдат. Но италийцы отказались сотрудничать с нами. Когда я сказал им, чтобы прислали хоть неимущих, они ответили, что неимущих у них больше нет.

— Да они ведь народ сельский. Так что вполне возможно.

— Ерунда! У них полно ремесленников. Но союзники настаивают на том, что неимущих у них нет. Почему? Отвечают, что италийские бедняки все теперь отданы в рабство за долги. Знал бы ты, какие письма отправили представители италийских племен в Сенат, протестуя против действий Рима! Марсии, пелигны, пицентины, умбрии, самниты, апулии, лукании, этруски, марруцины, вестины — список полон, Гай Марий!

— Противоречия между союзниками и римлянами существуют уже давно, — возразил Гай Марий. — Но я надеюсь, что германская угроза быстро сплотит все народы полуострова.

— Не думаю. Они говорят, что римляне забирают у них мужчин на слишком большой срок. А когда те, выйдя в отставку, возвращаются домой, то находят свои хозяйства запущенными, а иной раз и проданными за долги. Вот почему неимущие италийцы становятся рабами и рассеиваются по всему побережью Внутреннего моря, где римлянам требуются умелые земледельцы: в Африке, Сардинии, Скифии.

— Об этом я как-то не задумывался. У меня самого много земли в Этрурии, есть и такие, что взяты были за долги. Но что же еще делать? Не куплю я — купит Свинка или его брат Далматик. Мне эти земли в Этрурии достались от матери. Никуда тут не денешься.

— Не ошибусь, если скажу, что ты даже не представляешь себе, что сделали твои управляющие с местными жителями, чьи наделы конфисковали.

— Ты прав, не знаю. Я даже не знал, что у нас так много италийцев-рабов. Это же все равно что обращать в рабство римлян.

— То же будет и с римлянами, влезшими в долги.

— Это уж слишком, Публий Рутилий!

— Так и есть.

— Я хочу видеть жалобы италийцев, — поставил Марий точку в разговоре.

Разочарование италийцев нарастало. В конце декабря искры этого недовольства уже готовы были воспламенить обитателей долин Тибра и Лириса. Больше других возмущались марсии и самниты. Но имелись еще и банды, которые одни знатные римляне подстрекали против других.

Новые трибуны развили невиданную активность. Чувствуя стыд за своего отца, опозорившегося военачальника, Луций Кассий Лонгин вынес на обсуждение вопрос о лишении места в Сенате тех, чьи владения конфискованы. Через Народное собрание наносился жестокий удар по Цепиону. Благодаря своему влиянию и состоянию, он имел еще сторонников в первом и втором классах, но Народное собрание… Метелл Нумидийский с друзьями попытались, правда, сопротивляться, однако законопроект прошел и вступил в силу. Так Луций Кассий старался смыть с себя позор своего отца.

Затем разразился скандал религиозный. Все шло более-менее благополучно, пока на голосовании по передаче Гаю Марию консульских полномочий на общем собрании не умер от удара — видя, что не может этому помешать, — Гней Домиций Агенобарб, верховный жрец Рима.

Коллегия жрецов составлялась обычно наполовину из плебеев, наполовину из патрициев. По традиции, сан Великого Понтифика переходил из рук в руки в рамках одной семьи. Естественно, Гней Домиций Агенобарб Младший рассчитывал занять место отца.

Однако имелась одна заковыка… А все Скавр! Когда коллегия понтификов собралась, чтобы принять в свои ряды нового жреца, Скавр объявил, что не хотел бы видеть младшего Агенобарба преемником отца. Он не назвал всех причин, но все и так знали, что Гней Домиций Агенобарб был упрям, вспыльчив, неприятен, а его сын и того хуже. Людям вроде Скавра, которые вечно не ладили со старшим Агенобарбом, вовсе не улыбалось увидеть на этом месте копию покойного. Был бы только повод отвести его кандидатуру. Тут Скавр и предложил вниманию коллег два веских довода против избрания младшего Агенобарба на сей пост.

Во-первых, по смерти цензора Марка Ливия Друза пост не перешел тогда его девятнадцатилетнему сыну — еще несовершеннолетнему. А во-вторых, Марк Ливий Друз, неожиданно нарушив традиционный консерватизм отца, выступил чуть ли не с позиций Гая Гракха, с которым отец его вечно спорил. Вот Скавр и предложил младшего Друза в Коллегию с тем, чтобы он образумился.

Остальные тридцать жрецов решили, что это лучший выход из затруднительного положения.

Но сам Гней Домиций Агенобарб Младший был отнюдь не в восторге, когда узнал, что должность его отца переходит к Друзу. На следующем же заседании в Сенате он объявил, что намерен обвинить Марка Эмилия Скавра, принцепса Сената, в святотатстве. Заявление не вызвало волнения ни в Сенате, ни у самого Скавра.

— Ты, Гней Домиций, даже не понтифик, а обвиняешь меня, Марка Эмилия, понтифика и принцепса Сената, в святотатстве, — произнес Скавр ледяным тоном. — Катись-ка ты отсюда и играй в игрушки в Народном собрании, пока не подрастешь!

Похоже, этим все и закончилось. Агенобарб уходил из зала под смешки и оскорбительные выкрики присутствующих. Но Агенобарб еще не проиграл. Скавр отправил его в Народное собрание? Хорошо же! В течение двух дней он внес законопроект, провел его через обсуждение и голосование и превратил в закон. Отныне новички будут вводиться в Коллегию понтификов и авгуров не волей остальных ее членов, но выбираться специальным собранием, и занять вакантное место сможет любой — так гласил lex Domitia de sacerdotiis.