Но Скавр только посмеялся, узнав об этом.

— Как только кто-то из нас умрет, он будет баллотироваться, — мрачно предрек Метелл Далматик.

— Пусть, если ему так этого хочется, — сказал Скавр.

— А если умру я? Он же станет верховным жрецом!

— Вот это будет карьера! — весело сказал Скавр.

— Я слышал, что он сейчас поддерживает Марка Юния Силана, — сказал Метелл Нумидийский.

— Да, а война с германцами в Заальпийской Галлии неофициально уже началась, — добавил Далматик.

— Ого, этак он может провести через Народное собрание этого Силана, а оттуда — прямой путь в центурии! — Скавр присвистнул. — А он молодец! Может зря мы не взяли его на место отца?

— Да как можно! — возмутился Метелл Нумидийский. — Хочешь каждый день вспоминать о позоре его отца и всего Рима, глядя на его рожу?

— Рим всегда Рим, — ответствовал Скавр.

— Ерунда, ерунда, ерунда! — Метелл Нумидийский все еще кипел негодованием при мысли о том, что Гай Марий скоро снова будет консулом. — Рим, каким мы его знали, умер! Рим выбирает человека консулом на второй срок в течение трех лет, а он к тому же отсутствует в городе. Всякий сброд записывают в легионы. Жрецов и авгуров выбирают толпою. Решения Сената то и дело изменяются народом. Государство не имеет денег на армию! «Новые люди»! Поражения! Тьфу!

ГОД СЕДЬМОЙ (104 Г. ДО P. X.)

КОНСУЛЬСТВО ГАЯ МАРИЯ (II) И ГАЯ ФЛАВИЯ ФИМБРИИ

ГОД ВОСЬМОЙ (103 Г. ДО Р. X.)

КОНСУЛЬСТВО ГАЯ МАРИЯ (III) И ЛУЦИЯ АВРЕЛИЯ ОРЕСТА

ГОД ДЕВЯТЫЙ (102 Г. ДО P. X.)

КОНСУЛЬСТВО ГАЯ МАРИЯ (IV) И КВИНТА ЛУТАЦИЯ КАТУЛА ЦЕЗАРЯ

Первый человек в Риме - _08_Quintus_Lutacius_Catulus_Caesar.jpg

Организация триумфального шествия Мария была возложена на Суллу, который в точности выполнял все распоряжения старого полководца, несмотря на то, что эти указания вызывали у него определенные сомнения.

— Я хочу, чтобы мой триумф был чем-то вроде стремительного и неотразимого удара мечом, — сказал Марий Сулле еще в Путеолах, когда они только что вернулись из Африки. — Мне надлежит быть в Капитолии самое позднее к шести часам пополудни, оттуда — прямо на торжества по поводу вступления в консульскую должность и на собрание в Сенат. Этот праздник должен запомниться надолго. В конце концов, у меня два повода для торжества: я снова победил врагов Рима, а кроме того, избран старшим консулом. Поэтому угощение должно быть первоклассным, Луций Корнелий! Никаких вареных яиц и молочных сыров, слышишь? Самые дорогие блюда, лучшие певцы, танцоры и музыканты, золотая посуда и обитые пурпуром ложа!

У Суллы упало сердце. «Гай Марий как был, так и остался грубым крестьянином, — подумал он. — Высокое положение ничуть не изменило его. Торопливое шествие, скомканные консульские церемонии — все говорит о его вульгарности. А уж этот его роскошный пир! Дурновкусица».

Тем не менее Сулла в точности выполнил все указания. Повозки с глиняными бочками, покрытыми изнутри воском, чтобы сделать их водонепроницаемыми, везли в Рим устриц из Байи, речных раков из Кампании, креветок из Кратерной бухты. С верхнего течения Тибра доставляли пресноводных угрей, окуней и щук. Всех римских рыбаков согнали к городским каналам. В Рим были присланы каплуны и утки, откормленные медовыми, пропитанными вином лепешками, козлята и поросята, фазаны и антилопы.

Все это поступало на кухни, где пекли и жарили, шпиговали и фаршировали. Вместе с Марием и Суллой из Африки прибыла большая партия гигантских улиток — дар Публия Вагенния, которому не терпелось узнать реакцию на них известных римских гурманов.

Таким образом, Сулла подготовил Марию достойное триумфальное шествие. А сам Сулла при этом думал о том, что, когда настанет черед его, Суллы, праздновать свой триумф, у него три дня уйдет только на повторение традиционного маршрута триумфаторов, как это было у Эмилия Павла. Желание растянуть триумфальное шествие во времени и придать ему возможно большее великолепие было естественным стремлением истинного аристократа. Собрать на празднестве огромные ликующие толпы — дабы приветствовали его, Суллу! А желание Мария устроить обильный и роскошный пир в храме Юпитера Наилучшего Величайшего являло собой потуги крестьянина произвести впечатление на вечно голодную чернь.

Несмотря на недовольство, Сулле удалось сделать триумфальное шествие Мария запоминающимся. Напоказ выставлялось все, чем славна африканская кампания, начиная с огромных улиток с реки Мулухи и заканчивая удивительной сирийской прорицательницей Марфой. Последняя являла собою гвоздь программы. Она развалилась на обитом пурпуром и золотом ложе, поставленном на копию трона Гауды в Старом Карфагене. Рядом неотлучно находились два актера, один из которых изображал Гая Мария, а другой носил туфли с загнутыми носами, как у царевича Гауды. На богато украшенные повозки Сулла приказал уложить все воинское снаряжение и боевые награды Мария. Катились возы с захваченной добычей, вражескими доспехами и оружием, которые были размещены так, чтобы каждый мог увидеть и оценить трофеи по достоинству. Следом везли клетки со львами, похожими на людей обезьянками и забавными мартышками, а за ними тяжеловесно ступали две дюжины слонов, хлопая огромными ушами. Позади этого экзотического великолепия печатали шаг шесть легионов с деревянными копьями, украшенными венками из лавра.

— Шевелите ногами, сучьи дети! — орал Марий своим солдатам, устало топотавшим по газонам Марсова поля, где проводились учения перед началом шествия. — Я должен быть на Капитолии к шести часам, так что не смогу за вами присматривать. Но если вы меня опозорите, тогда вам и боги не помогут. Слышите, fellatores?

Солдаты любили, когда Марий при них сыпал непристойностями. Впрочем, Сулла полагал, что они обожают своего полководца независимо от того, как он с ними разговаривает.

Югурта принимал участие в этом шествии, облаченный в царские пурпурные одежды. Голова его была — в последний раз — увенчана царской диадемой, белой лентой с кисточками; золотые кольца, браслеты и ожерелья переливались на утреннем солнце. Несмотря на то, что стояла зима, было безветренно и не холодно. Оба сына Югурты, тоже в пурпуре, находились рядом с отцом.

Когда Марий привез Югурту обратно в Рим, тот едва мог в это поверить. Ведь когда они с Бомилькаром покидали Рим, нумидийский царь так надеялся, что никогда ему не бывать больше здесь! Город, выстроенный из терракоты, — но сияющий подобно бриллианту. Расписные колонны, яркие стены, и всюду, куда ни глянь, статуи — настолько совершенные, что кажутся живыми: вот-вот заговорят, зашевелятся, заплачут. Полная противоположность африканским городам. В Риме не строят из грязного камня и не белят потом стены. Наоборот, римляне их расписывают. Холмы и расселины, густая растительность, стройные свечи кипарисов и раскидистые зонтики сосен, высокие храмы, широкие площади, Победа, правящая квадригой, медленно зарастающие травой следы большого пожара на Виминале и верхнем Эсквилине. Рим, избранный город. Прекрасный город, продажный город. Но теперь у него, Югурты, нет денег, чтобы купить Рим! Вот где трагедия! А ведь все могло сложиться иначе.

Квинт Цецилий Метелл Нумидийский приютил Югурту, высокого гостя, которому, однако, запрещалось выходить за ворота. Под покровом темноты, тайно, чуть ли не контрабандой его провели в дом, и в течение многих месяцев он жил здесь. Ему не позволялось находиться в крытой галерее, выходящей на Римский Форум и Капитолий. Он расхаживал по внутреннему дворику и чувствовал себя львом, запертым в клетке. Гордость не позволяла ему раскиснуть. Каждый день он бегал по кругу, занимался гимнастикой, борьбой с воображаемым противником, прыгал, пока не доставал подбородком до сука, который выбирал как перекладину. Он хотел, чтобы они, эти посредственности, эти римляне, восхищались, увидев его на триумфальном шествии Гая Мария. Хотел, чтобы простые римляне увидели в нем грозного противника, а не слабовольного деспота.